Лондон. Город, прозванный «The Big Smoke» из-за гадкого, отвратительного смока над ним. Люди, полные желчи и грязи живут здесь. Они снуют по улицам и даже не понимают, что всё, чем они занимаются, чем живут не более чем ложь. Знаменитые личности в культурных и высших кругах Лондона, – пьяницы, развратники, опустившиеся бездельники, закоренелые лицемеры и воры. Пора называть всё своими именами, пора всем узнать, кто есть кто в этом мире. Люди сами создают вокруг себя мир, похожий на ад, наполненный злобой, пьянством и ложью, а когда начинают гореть, сокрушаются и винят всех, кроме самих себя!
В моей жизни нет никого виновного, кроме меня. Я, Линда Купер, безжалостная убийца. Но я убила не из своей прихоти. Они это заслужили. Мой муж… точнее теперь уже бывший муж со своей очередной любовницей забавлялись у нас дома. В течение многих лет я терпела его измены, его побои, его диктаторские замашки. А когда родилась Вирджиния, думала, что всем моим бедам, всем слезам, пролитым в подушку, всему этому придет конец. Но это было не так.
Очередной день. Приготовила завтрак, проводила Уоррена на работу. Моя Джина еще спит. Я тихонько пробралась к ней в комнату, чтобы полюбоваться на ее тихий сон младенца. Но ей уже пять лет. Она взрослая девочка. Психика человека начинает закладываться именно в этом возрасте. Вся ее дальнейшая жизнь будет зависеть от того, как пройдет ее детство. Поэтому я всё еще живу с ее отцом. Для нее мы любящие друг друга мама и папа. Но на самом деле все совсем по-другому.
Звонок в дверь. Это няня. Сегодня мне необходимо было быть на работе из-за одного нового, шибко буйного пациента. Я приняла у себя женщину лет сорока, а сама уехала в больницу, не дождавшись, когда проснется Джина. Я довольно часто вызывала эту няню, так как Джина, после встреч с ней, не ухудшалась в развитии, а даже наоборот. Уже в свои пять лет она знала алфавит и пробовала писать.
Бетлем находился не далеко от моего дома, поэтому добралась я до него быстро. Идеальная чистота царила в этом месте. Здесь лечились очень знаменитые люди, художники чаще всех.
В приемной никого не было – Дженифер (мой секретарь) все время опаздывала. Но я ее не виню – живет уж больно далеко от Сити. Я самостоятельно нашла дело, заведенное на больного. Диагноз – шизофрения. Мне стало всё ясно и, надев белый халат, я пошла искать его палату.
Повсюду стояли суровые санитары, каждый из которых здоровались со мной. Я подошла к одной палате. Так как одна стена была полностью из непробиваемого стекла, мне было прекрасно видно, кто сидел в этой палате и чем занимался. Человек, одетый в стандартную одежду больного, беспокойно ходил из угла в угол.
- Мистер Джонс? – позвала я его, а он резко повернул голову и подскочил к стеклу.
- Это Вы здесь доктор? – спросил он меня, а я кивнула в ответ. – Меня здесь держат по ошибке! Я здоров! Я совершенно здоров!
- Давайте не будем так кричать, - спокойно сказала я, а в это время один из санитаров поднес мне стул, чтоб я могла сесть. Открыла дело и посмотрела на мистера Джонса: - Лучше поговорим о вашей семье. Кем вы были для своей семьи?
Пациент мгновенно успокоился от моего ненавязчиво тона и присел на холодный пол у себя в палате. Мы довольно долго беседовали с ним, а я конспектировала все, что он говорил. Как сказала уже, психика складывается в возрасте пяти лет. Мистер Джонс в этом возрасте оказался среди тех, кто его бил и ненавидел. Нет, это были не его родители. Это была его няня, которая вместо того, чтобы играть с ребенком в развивающие игры, изо дня в день запирала его в комнате, чтобы тот не мешал ей заниматься своими делами.
- Но доктор! Я совершенно здоров! – говорил он мне. – Это все козни моей сестры, которая просто хочет получить наследство.
- Вот и чудесно, - улыбнулась я. – Зачем, спрашивается, держать здесь человека, который здоров? Не имею представления! Тогда давайте заключим с Вами договор. Вы пройдете все тесты, которые приготовлены для Вас и которые скоро принесет медсестра. На этих тестах выяснится, что Вы здоровы, и я сама лично открою эту палату и провожу Вас до двери. Хорошо?
- Да! – уверенно сказал больной.
Я попрощалась с ним и пошла в свой кабинет. В приемной уже сидела Дженифер.
- Здравствуйте, миссис Купер, - она встала со своего места. – Вы были у пациента из палаты семьдесят шесть?
- Да, - просто ответила я и протянула ей его дело. – Приготовь, пожалуйста, все тесты для шизофреников. В течение часа с ним говорила. У меня нет ни малейшего сомнения, что он болен. Во время разговора он непоследовательно рассказывал свою историю, хаотичность мыслей, странные позы, в которых он несколько раз замирал. Но мы должны знать наверняка. Дай мне телефоны его родственников, я должна поговорить и с ними тоже.
День прошел как обычно. Дженифер прошла с ним все тесты. Как я и думала, он болен. Его родные приехали днем. После разговора с ними, его диагноз еще раз подтвердился. Шизофрения передалась мистеру Джонсу по наследству от его деда.
Биг Бен не успел пробить шесть часов, как я была уже дома. Стояла какая-то странная тишина. Обычно, ближе к вечеру, когда я возвращалась с работы домой, моя дочка летела ко мне навстречу и прыгала ко мне на руки.
- Джина? – позвала я дочь. В ответ была все та же тишина. – Вирджиния?
Я бросила сумку у входа и быстрым шагом поднялась по лестнице, а затем направилась в спальню к дочери. Я подергала ручку двери. Почему она закрыта?
- Джина, ты здесь? – снова позвала дочь.
Из комнаты донеслось жалкие всхлипывания. Я поняла, что Джина там. Ключи от всех комнат в доме всегда были у меня в сумке. Сумка на полу у входа. Я мигом помчалась туда, но, только взяв сумку в руки, поняла, что мои ключи остались на моем рабочем столе в Бетлеме.
Мне ничего не оставалось, как схватить топор, лежавший в кладовке, и вырубить замок из двери. Самое главное не напугать Джину.
- Вирджиния, ты меня слышишь? – спросила я, в ответ прозвучало слабенькое «да». – Не пугайся! Я сейчас открою дверь, и ты выйдешь. Не будешь плакать?
- Нет, - ответила Джина.
Я с силой ударила топором по двери. Он вошел глубоко, и было довольно трудно вытащить его обратно. Еще несколько ударов, и замок просто развалился на части. Я бросила топор около двери и заскочила в комнату. Джина была привязана тугим узлом к батарее.
- Мама, мама! – плакала она и тянула ко мне свои маленькие ручки.
Я быстро развязала ее и крепко обняла.
- Кто тебя привязал? Где миссис Грей, где твой папа? – засыпала я свою малышку вопросами.
- Миссис Грей сказала, что я плохо себя вела и должна быть наказана! – Джина надула губки.
- А откуда у миссис Грей ключи от комнаты?
- Папа дал. А потом ушел с няней.
Теперь мне все стало ясно. Значит, он променял собственную дочь на утехи с миссис Грей. Ярость и злоба переполняли меня. Столько лет измен, столько лет предательства. И на все это я закрывала глаза, только чтоб у Джины было нормальное детство. Но сейчас Уоррен превзошел самого себя. Теперь страдала не только я, но и маленькая Вирджиния. Слезы подступали и жгли горло.
- Давай сейчас поиграем в прятки, - предложила я Джине. – Спрячься так, чтоб я не смогла тебя найти.
- Хорошо, только не подглядывай! – Джина пригрозила мне пальцем.
- Не буду, - ответила я и отвернулась. – Раз, два…
Джина выбежала и умчалась в ванную – она всегда там пряталась. Я вышла из комнаты и, схватив топор, пошла на третий этаж. Я ворвалась в собственную спальню и набросилась на них обоих.
Разделывать человека на кусочки – это как разделывать огромную тушу коровы или свиньи. Ощущаешь себя сильнее и могущественнее жертвы. Кровь прыскала мне в лицо и попадала в широко открытый рот, откуда доносился ужасающий вопль. Вся моя одежда была пропитана темно-красной густой жидкостью. Говорят, что звук рвущейся бумаги успокаивает. Нет. Крики умирающей жертвы успокаивают еще больше. И не просто жертвы, а морального убийцы. Всесильный Уоррен и его подружка были разделаны точно поросята.
Когда мне стало ясно, что они оба мертвы, я бессильно упала на пол и заплакала. Но долго это не продлилось, так как скучающая любопытная Вирджиния вот-вот выйдет из ванной. Я накинула на окровавленную одежду халат и помыла лицо и руки в своей ванной. Пока кровь стекала рекой в раковину, до меня стало доходить, что я сделала. Освободила себя и Вирджинию от тирана и диктатора – вот что! Все тело тряслось от испытанного ужаса. Рвота подступила. Меня стошнило в раковину.
Я выскочила из спальни и закрыла ее. Пока я спускалась с лестницы, Джина вышла из ванной, как я и предполагала, и подошла к лестнице.
- А я выиграла! – она показала мне язык. – Ты не смогла меня найти.
- Очень, хорошо, - возбужденно ответила я. – Сегодня ты поедешь к тете Френи. Так нужно.
- А ты? – спросила она меня.
- И я тоже поеду. Давай же, беги, собирай игрушки! – после этих слов Джина радостно побежала к себе.
Я позвонила Френсис и рассказать ей все. Френи была не только моей сводной сестрой, но и лучшей подругой. В том состоянии, в котором я находилась сейчас, просто не возможно вести машину. Френи приехала так быстро, как смогла.
Как это ни странно, но Скотланд-Ярд работает быстро. На следущий же день, когда сотрудники Уоррена хватились его на работе, меня забрали на допрос, на котором предъявили все обвинения в мою сторону. Отпираться было бессмысленно. Единственное, что было в моих – это доказать то, что я была невменяема и действовала в состоянии аффекта. Врачи провели надо мной ряд тестов и пришли к всеобщему мнению, что вместо тюрьмы я должна получить пятнадцатилетний срок больнице для душевно больных.
Вот так врачи-психиатры становятся пациентами у себе подобных. Бетлемская королевская больница, первоначальное название - госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне. Находится в центре города возле Тауэра.
Здесь каждый день со мной беседовали мои друзья психиатры. Я знала все приемы воздействия на психически нездорового человека, которые они пытались применить на мне. Но у них ничего не выходило, потому что я здорова. Иногда мне приходилось притворяться, ибо меня могли засадить в тюрьму за убийство, кое я совершила.
Однажды я укусила медбрата, который попытался поставить мне укол с успокоительным. Санитары быстро скрутили меня и надели смирительную рубашку. Я прекрасно знаю, куда они потащили. В отделение нервно-сенсорной изоляции. Уже через месяц такой изоляции больной не может вспомнить свое имя, не то, что назвать место, где он находится.
Белая комната без окон и с одной дверью. Потолки высокие. В углах подвешены камеры видео-наблюдения. Стены и пол, обиты мягким материалом, чтобы я, если захочу убить себя, разбежавшись и ударившись об стену, не смогла этого сделать. Здесь нет ни кровати, ни подушки, ни одеяла. Спишь просто на мягком полу. Свет горит в этой комнате и день, и ночь. Его не выключают специально, чтобы больной не знал какое сейчас время суток. Поскольку из еды, в маленькое окошечко в двери, подают одно и то же – странную светло-коричневую жидкость, напоминающую суп – я не знаю какое сейчас время суток.
Здесь нет звуков, нет признаков жизни. Здесь твой мозг начинает гнить. Здесь даже нормальные люди сходят с ума, не то, что душевно больные. Я знаю, что самое главное не переставать думать, не переставать говорить. Я пою свои любимые песни, танцую. Но иногда я плачу. Моя дочь осталась и без отца, и без матери. Теперь у нее есть только тетушка Френи, которая ее очень любит.
- Я люблю тебя, Вирджиния, - говорю самой себе, чтобы не забыть, что такое любовь.
Не знаю, сколько прошло времени с того дня, когда меня поместили сюда, но когда я увидела людей, не могла поверить своим глазам. Мне показалось, что я впервые вижу человека. На меня надели смирительную рубашку и вывели из этой тюрьмы. Меня повели обратно в мою палату, где стояла одна кровать, привинченная к полу. Дверь и одна стена были полностью прозрачны – сделаны из непробиваемого стекла.
Сейчас я сижу здесь и слышу, как по ночам в соседних палатах раздается холодящий душу смех. Здесь я провела все пятнадцать лет своего заключения.
В моей жизни нет никого виновного, кроме меня. Я, Линда Купер, безжалостная убийца. Но я убила не из своей прихоти. Они это заслужили. Мой муж… точнее теперь уже бывший муж со своей очередной любовницей забавлялись у нас дома. В течение многих лет я терпела его измены, его побои, его диктаторские замашки. А когда родилась Вирджиния, думала, что всем моим бедам, всем слезам, пролитым в подушку, всему этому придет конец. Но это было не так.
___
Очередной день. Приготовила завтрак, проводила Уоррена на работу. Моя Джина еще спит. Я тихонько пробралась к ней в комнату, чтобы полюбоваться на ее тихий сон младенца. Но ей уже пять лет. Она взрослая девочка. Психика человека начинает закладываться именно в этом возрасте. Вся ее дальнейшая жизнь будет зависеть от того, как пройдет ее детство. Поэтому я всё еще живу с ее отцом. Для нее мы любящие друг друга мама и папа. Но на самом деле все совсем по-другому.
Звонок в дверь. Это няня. Сегодня мне необходимо было быть на работе из-за одного нового, шибко буйного пациента. Я приняла у себя женщину лет сорока, а сама уехала в больницу, не дождавшись, когда проснется Джина. Я довольно часто вызывала эту няню, так как Джина, после встреч с ней, не ухудшалась в развитии, а даже наоборот. Уже в свои пять лет она знала алфавит и пробовала писать.
Бетлем находился не далеко от моего дома, поэтому добралась я до него быстро. Идеальная чистота царила в этом месте. Здесь лечились очень знаменитые люди, художники чаще всех.
В приемной никого не было – Дженифер (мой секретарь) все время опаздывала. Но я ее не виню – живет уж больно далеко от Сити. Я самостоятельно нашла дело, заведенное на больного. Диагноз – шизофрения. Мне стало всё ясно и, надев белый халат, я пошла искать его палату.
Повсюду стояли суровые санитары, каждый из которых здоровались со мной. Я подошла к одной палате. Так как одна стена была полностью из непробиваемого стекла, мне было прекрасно видно, кто сидел в этой палате и чем занимался. Человек, одетый в стандартную одежду больного, беспокойно ходил из угла в угол.
- Мистер Джонс? – позвала я его, а он резко повернул голову и подскочил к стеклу.
- Это Вы здесь доктор? – спросил он меня, а я кивнула в ответ. – Меня здесь держат по ошибке! Я здоров! Я совершенно здоров!
- Давайте не будем так кричать, - спокойно сказала я, а в это время один из санитаров поднес мне стул, чтоб я могла сесть. Открыла дело и посмотрела на мистера Джонса: - Лучше поговорим о вашей семье. Кем вы были для своей семьи?
Пациент мгновенно успокоился от моего ненавязчиво тона и присел на холодный пол у себя в палате. Мы довольно долго беседовали с ним, а я конспектировала все, что он говорил. Как сказала уже, психика складывается в возрасте пяти лет. Мистер Джонс в этом возрасте оказался среди тех, кто его бил и ненавидел. Нет, это были не его родители. Это была его няня, которая вместо того, чтобы играть с ребенком в развивающие игры, изо дня в день запирала его в комнате, чтобы тот не мешал ей заниматься своими делами.
- Но доктор! Я совершенно здоров! – говорил он мне. – Это все козни моей сестры, которая просто хочет получить наследство.
- Вот и чудесно, - улыбнулась я. – Зачем, спрашивается, держать здесь человека, который здоров? Не имею представления! Тогда давайте заключим с Вами договор. Вы пройдете все тесты, которые приготовлены для Вас и которые скоро принесет медсестра. На этих тестах выяснится, что Вы здоровы, и я сама лично открою эту палату и провожу Вас до двери. Хорошо?
- Да! – уверенно сказал больной.
Я попрощалась с ним и пошла в свой кабинет. В приемной уже сидела Дженифер.
- Здравствуйте, миссис Купер, - она встала со своего места. – Вы были у пациента из палаты семьдесят шесть?
- Да, - просто ответила я и протянула ей его дело. – Приготовь, пожалуйста, все тесты для шизофреников. В течение часа с ним говорила. У меня нет ни малейшего сомнения, что он болен. Во время разговора он непоследовательно рассказывал свою историю, хаотичность мыслей, странные позы, в которых он несколько раз замирал. Но мы должны знать наверняка. Дай мне телефоны его родственников, я должна поговорить и с ними тоже.
День прошел как обычно. Дженифер прошла с ним все тесты. Как я и думала, он болен. Его родные приехали днем. После разговора с ними, его диагноз еще раз подтвердился. Шизофрения передалась мистеру Джонсу по наследству от его деда.
Биг Бен не успел пробить шесть часов, как я была уже дома. Стояла какая-то странная тишина. Обычно, ближе к вечеру, когда я возвращалась с работы домой, моя дочка летела ко мне навстречу и прыгала ко мне на руки.
- Джина? – позвала я дочь. В ответ была все та же тишина. – Вирджиния?
Я бросила сумку у входа и быстрым шагом поднялась по лестнице, а затем направилась в спальню к дочери. Я подергала ручку двери. Почему она закрыта?
- Джина, ты здесь? – снова позвала дочь.
Из комнаты донеслось жалкие всхлипывания. Я поняла, что Джина там. Ключи от всех комнат в доме всегда были у меня в сумке. Сумка на полу у входа. Я мигом помчалась туда, но, только взяв сумку в руки, поняла, что мои ключи остались на моем рабочем столе в Бетлеме.
Мне ничего не оставалось, как схватить топор, лежавший в кладовке, и вырубить замок из двери. Самое главное не напугать Джину.
- Вирджиния, ты меня слышишь? – спросила я, в ответ прозвучало слабенькое «да». – Не пугайся! Я сейчас открою дверь, и ты выйдешь. Не будешь плакать?
- Нет, - ответила Джина.
Я с силой ударила топором по двери. Он вошел глубоко, и было довольно трудно вытащить его обратно. Еще несколько ударов, и замок просто развалился на части. Я бросила топор около двери и заскочила в комнату. Джина была привязана тугим узлом к батарее.
- Мама, мама! – плакала она и тянула ко мне свои маленькие ручки.
Я быстро развязала ее и крепко обняла.
- Кто тебя привязал? Где миссис Грей, где твой папа? – засыпала я свою малышку вопросами.
- Миссис Грей сказала, что я плохо себя вела и должна быть наказана! – Джина надула губки.
- А откуда у миссис Грей ключи от комнаты?
- Папа дал. А потом ушел с няней.
Теперь мне все стало ясно. Значит, он променял собственную дочь на утехи с миссис Грей. Ярость и злоба переполняли меня. Столько лет измен, столько лет предательства. И на все это я закрывала глаза, только чтоб у Джины было нормальное детство. Но сейчас Уоррен превзошел самого себя. Теперь страдала не только я, но и маленькая Вирджиния. Слезы подступали и жгли горло.
- Давай сейчас поиграем в прятки, - предложила я Джине. – Спрячься так, чтоб я не смогла тебя найти.
- Хорошо, только не подглядывай! – Джина пригрозила мне пальцем.
- Не буду, - ответила я и отвернулась. – Раз, два…
Джина выбежала и умчалась в ванную – она всегда там пряталась. Я вышла из комнаты и, схватив топор, пошла на третий этаж. Я ворвалась в собственную спальню и набросилась на них обоих.
Разделывать человека на кусочки – это как разделывать огромную тушу коровы или свиньи. Ощущаешь себя сильнее и могущественнее жертвы. Кровь прыскала мне в лицо и попадала в широко открытый рот, откуда доносился ужасающий вопль. Вся моя одежда была пропитана темно-красной густой жидкостью. Говорят, что звук рвущейся бумаги успокаивает. Нет. Крики умирающей жертвы успокаивают еще больше. И не просто жертвы, а морального убийцы. Всесильный Уоррен и его подружка были разделаны точно поросята.
Когда мне стало ясно, что они оба мертвы, я бессильно упала на пол и заплакала. Но долго это не продлилось, так как скучающая любопытная Вирджиния вот-вот выйдет из ванной. Я накинула на окровавленную одежду халат и помыла лицо и руки в своей ванной. Пока кровь стекала рекой в раковину, до меня стало доходить, что я сделала. Освободила себя и Вирджинию от тирана и диктатора – вот что! Все тело тряслось от испытанного ужаса. Рвота подступила. Меня стошнило в раковину.
Я выскочила из спальни и закрыла ее. Пока я спускалась с лестницы, Джина вышла из ванной, как я и предполагала, и подошла к лестнице.
- А я выиграла! – она показала мне язык. – Ты не смогла меня найти.
- Очень, хорошо, - возбужденно ответила я. – Сегодня ты поедешь к тете Френи. Так нужно.
- А ты? – спросила она меня.
- И я тоже поеду. Давай же, беги, собирай игрушки! – после этих слов Джина радостно побежала к себе.
Я позвонила Френсис и рассказать ей все. Френи была не только моей сводной сестрой, но и лучшей подругой. В том состоянии, в котором я находилась сейчас, просто не возможно вести машину. Френи приехала так быстро, как смогла.
Как это ни странно, но Скотланд-Ярд работает быстро. На следущий же день, когда сотрудники Уоррена хватились его на работе, меня забрали на допрос, на котором предъявили все обвинения в мою сторону. Отпираться было бессмысленно. Единственное, что было в моих – это доказать то, что я была невменяема и действовала в состоянии аффекта. Врачи провели надо мной ряд тестов и пришли к всеобщему мнению, что вместо тюрьмы я должна получить пятнадцатилетний срок больнице для душевно больных.
___
Вот так врачи-психиатры становятся пациентами у себе подобных. Бетлемская королевская больница, первоначальное название - госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне. Находится в центре города возле Тауэра.
Здесь каждый день со мной беседовали мои друзья психиатры. Я знала все приемы воздействия на психически нездорового человека, которые они пытались применить на мне. Но у них ничего не выходило, потому что я здорова. Иногда мне приходилось притворяться, ибо меня могли засадить в тюрьму за убийство, кое я совершила.
Однажды я укусила медбрата, который попытался поставить мне укол с успокоительным. Санитары быстро скрутили меня и надели смирительную рубашку. Я прекрасно знаю, куда они потащили. В отделение нервно-сенсорной изоляции. Уже через месяц такой изоляции больной не может вспомнить свое имя, не то, что назвать место, где он находится.
Белая комната без окон и с одной дверью. Потолки высокие. В углах подвешены камеры видео-наблюдения. Стены и пол, обиты мягким материалом, чтобы я, если захочу убить себя, разбежавшись и ударившись об стену, не смогла этого сделать. Здесь нет ни кровати, ни подушки, ни одеяла. Спишь просто на мягком полу. Свет горит в этой комнате и день, и ночь. Его не выключают специально, чтобы больной не знал какое сейчас время суток. Поскольку из еды, в маленькое окошечко в двери, подают одно и то же – странную светло-коричневую жидкость, напоминающую суп – я не знаю какое сейчас время суток.
Здесь нет звуков, нет признаков жизни. Здесь твой мозг начинает гнить. Здесь даже нормальные люди сходят с ума, не то, что душевно больные. Я знаю, что самое главное не переставать думать, не переставать говорить. Я пою свои любимые песни, танцую. Но иногда я плачу. Моя дочь осталась и без отца, и без матери. Теперь у нее есть только тетушка Френи, которая ее очень любит.
- Я люблю тебя, Вирджиния, - говорю самой себе, чтобы не забыть, что такое любовь.
Не знаю, сколько прошло времени с того дня, когда меня поместили сюда, но когда я увидела людей, не могла поверить своим глазам. Мне показалось, что я впервые вижу человека. На меня надели смирительную рубашку и вывели из этой тюрьмы. Меня повели обратно в мою палату, где стояла одна кровать, привинченная к полу. Дверь и одна стена были полностью прозрачны – сделаны из непробиваемого стекла.
Сейчас я сижу здесь и слышу, как по ночам в соседних палатах раздается холодящий душу смех. Здесь я провела все пятнадцать лет своего заключения.